Вот и закончились мои жалкие потуги вести активную пользовательскую жизнь на дайри.
Вздумав заняться критикой чужих дневников, я и не подозревала, в какие глубины экзистенциальной тоски это милое хобби загонит меня. Даже понимание того, что я словно королевский дурак пляшу за один лишь небрежный взгляд в свою сторону, блекнет по сравнению с прочими мыслями. Мне же здесь никто не нравится. Какого ляда тогда я из себя социально активную личность корчу?

Тирлим-бом-бом! Тирлим-бом-бом! Клянусь своим дурацким лбом!
Под катом злость и неадекват.

Справедливости ради надо отметить, что моя личная система измерения ценности людей и окружающего мира совершенно поехавшая, поэтому она не может рассматриваться не только как эталон, но и как часть статистики.
Тут то и возникает вопрос: с какого перепою я не пишу в сообществе критики, то что думаю? Потому что я не умею задорно поливать говном окружающих и не верю в необходимость озвучивания собственного мнения. Да и какое это собственное мнение... так, причудливое сплетение чужих, которые иногда друг другу невероятно противоречат.
Вместе с тем я чувствую, что мне не хватает чётких правил и какого-то мерила. Всё это можно выработать перечитав множество чужих критик и самостоятельно отрецензировать полсотни дневников. Только где взять сил на такой героический и бесполезный поступок? Остаётся только раскланяться и поблагодарить окружающих за полезный опыт.
Ох уж эта вежливость! Ох уж эти противоречивые правила в сообществе! Критикуемый прав, но на критика наезжать нельзя. Кошмар, мрак и ужас. Я понимаю, что на личности переходить не культурно. Но меня подзаебало прижиматься к скользкой стене объективности, силясь не заступить за невидимую черту, за которой начинается трамвайное хамство. Потому что каждый вправе решать сам, где ему стерпеть, а где обидеться.
Почему, чёрт возьми, многие вместо «критика» читают «пиар»? Аррр!
Так мерзко я себя ещё никогда не чувствовала. Я была толерастичней чем вся американская нация вместе взятая. Я ляпала одну банальность за другой. Я взяла на себя столько ненужных обязанностей, что теперь, свалившись наконец с плеч, они проломили пол и улетели аж в подвал. А я живу на двенадцатом этаже, если что.
Вся проблема в том, что я извела на это развлечение уйму времени и нервов.
Скажите пожалуйста, зачем человеку знать, что думают о его аватаре, дизайне или нике посторонние, если он всё равно скажет, что ему так нравится и критик просто в лужу пёрднул? Да уж... Такой человек может с гордостью увенчать себя лаврами тролля средней толщины. Или нахрен напрашиваться на разбор записей, если нет желания отслеживать свои грамматические ошибки? Неужели не понятно, что это уже не смешно, а просто убого, особенно в сочетании с заявками наподобие «Я жуткий граммарнаци». Ставила я свой флаг на ваш Рейхстаг!
Где то я писала, что ненавижу дайри как общество. Я готова повторить это под присягой и не откажусь от этого на костре. Нет, я принимаю, уважаю и даже люблю иных пользователей, но в совокупности... Увольте. Лучше я продолжу свой идиотский протест против пошлой вежливости, показного равнодушия и желания напялить белый плащ.
Но каждый раз мне требовалось собрать всю свою лояльность и способность к пониманию, чтобы пойти и возлюбить очередного дайри-юзера. Иногда получалось, иногда — не очень. А в перерывах между военными походами на мельницы я становилась всё злей и печальней. Теперь я вообще ничего не понимаю в своих словах и поступках. Никто не виноват: сама, дура, в это дерьмо вляпалась.
Сейчас мне осталось только вычитать свой последний опус. Это я планирую сделать завтра утром, поскольку сейчас есть риск того, что текст будет забракован и опять уйдёт в черновики на неопределённый срок. Меня ждут другие дела. Хватить юродствовать на публику.
Если вдруг меня снова понесёт заниматься этим безобразием, остановите меня кто-нибудь, пожалуйста.

---

Был у меня возраст, когда я стихи писала. Вроде прошло, но иногда заносит. Так что будьте осторожны: под катом недорифмованный бред, стилизованный под стихи для самых маленьких.

Напишу-ка я рассказ,
Как попала под камаз.
Зубы долго собирала,
Два часа штаны стирала
Слёзы горькие лила,
Толком думать не могла,
Сигарету в пальцах гнула,
Колотясь о спинку стула.
В плед закуталась привычно —
Вроде стало всё отлично.
Память, шельма, подвела:
Всё по-новой начала.
Понеслись воспоминанья
Про снесённые страданья,
Про обиду, про позор.
Нужен мне теперь надзор,
Чтоб фигню я не писала,
Чтобы душу не терзала,
Ни ревела по углам,
Выгребла из мозга хлам.
Хорошо жить под камазом,
Нос не высунув ни разу,
Но пора бы вылезать
И мораль сюда писать...

Нет морали, что досадно,
Надо прятаться обратно.

---

Как часто я пинаю одну свою подругу, чтобы она собралась с силами и прочитала-таки «Солярис». Увы. Я буквально вижу, как она в страхе захлопывает книгу, не дойдя до середины. Это должно о чём-то говорить, но лучше я не стану прислушиваться к путанным доводам общественного рассудка.
Идея этой книги органично переплелась с моими собственными. Нет, не вытащила ничего наружу, не развернула мышление на сто восемьдесят градусов. Так часто мне кажется, что перевернуть свою картину мира не возможно. Ведь нет ни слов, ни цвета, ни звуков. Нет края. Нет конца.
Когда-то меня вывозили на лето к морю. Теперь все эти часы, проведённые на берегу, кажутся незначительной мелочью по сравнению с тем временем, которое я могла бы провести, наблюдая большую воду. Память растягивает каждый миг до бесконечности. Было ли это утро, когда я сидела, пила кофе и чувствовала, как медленно наполняется теплом прибрежная галька. Или ночь, когда невозможно было закрыть глаза, хоть на секунду отвлечься от усеянного звёздами неба, когда море тянуло к себе, обещая подарить забвение. Ныряя в воду, я ныряла в никуда, в бескрайнюю пустоту, а с берега кто-то кричал и требовал вернуться.
Теперь само море — мой гость, приходящий бессонной ночью.

@музыка: Joy Division – The Eternal

---

Метаться в четырёх стенах. Падать на диван и снова метаться. Желание погибнуть откровенно не может быть исполнено до конца. Один хрен: барахтаешься, глотаешь воздух, веришь, что ещё чуть-чуть и выберешься. Древний как мир инстинкт — пытаться спастись в самый последний момент.
Что это? Откуда эта подавляющая сонливость, припадки жажды спрятаться в тёмный угол? Почему нельзя окончательно разныться? Почему я всё помню о том, что кому-то гораздо хуже.
Я не впадаю в крайности. Я болтаюсь где-то посередине. Пустое и отупевшее существо.
Я не помню, не могу понять где и когда повернула не там. А, может быть, именно сейчас нужно свалить вину на другого человека. Проораться и разбить кому-нибудь лицо. Всё равно не получится мыслить иначе, не удастся отделаться от подавляющего «сама виновата».
Эта дурацкая привычка — брать вину на себя не на словах, но на деле — в чужих глазах кажется привлекательной. Увы, изнутри это так не выглядит. Я не вижу границ между собственными и чужими ошибками, принимаю все без разбора до тех пор, пока не сработает механизм раздражения и отторжения. Тогда-то и начинают отваливаться куски от собственной личности.
Вращая большим пальцем, я с удивлением смотрю, как движется кость и сухожилия под кожей. Моя рука кажется чем-то чуждым. Так и с психикой: что-то обрывается внутри и поднимается снова, но не вызывает во мне живого участия. Я просто прикована к креслу перед экраном телевизора, по которому крутят один документальный фильм за другим. Я поднимусь и уйду отсюда прямо сейчас. Я вот-вот встану... Пустое. Всё смешивается в непроглядную серую муть. Я не знаю, где здесь я, а где — всё остальное.

---

Ведите меня с завязанными глазами.
Не пойду я с завязанньми глазами.
Развяжите мне глаза и я пойду сам.
Не держите меня за руки,
я рукам волю дать хочу.

Расступитесь, глупые зрители...

Расступитесь, глупые зрители,
я ногами сейчас шпыняться буду.
Я пройду по одной половице и не пошатнусь,
по карнизу пробегу и не рухну.
Не перечьте мне. Пожалеете.
Ваши трусливые глаза неприятны богам.
Ваши рты раскрываются некстати.
Ваши носы не знают вибрирующих запахов.
Ешьте это ваше занятие.
Подметайте ваши комнаты - это вам
положено от века.
Но снимите с меня бандажи и набрюшники,
Я солью питаюсь, а вы сахаром.
У меня свои сады и свои огороды.
У меня в огороде пасется своя коза.
У меня в сундуке лежит меховая шапка.
Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня
только четверть дыма.
Даниил Хармс

Тем и хороши поэты, что их можно принимать по чайной ложке в день.
Тем и плохи поэты, что нельзя их прочесть сразу и полностью. Вывернет, стошнит, отвратит от себя.

Если бы я жила давным давно, ещё до Великой Отечественной войны, то я бы непременно покидала бы свои ситцевые платья и трехгрошовые платки в чемодан и драпанула бы из своей глухой деревни в Петроград. Нашла бы нужный дом, чтобы уронить на пороге чемодан и взгляд да пропеть «Я люблю Вас, Даниил Иванович!». Но я живу сейчас, поэтому вся моя любовь скучна, обыкновенна и морковки засохшей не стоит.

---

И полетела бомба...

Где вы видели эти самые «лагеря»? Оно реально всё так чётко делится на ч и б? Я такое только между двумя людьми наблюдала. Да, в этом случае можно было получить звезды за нейтралитет. А уж за попытки не примирения, но желания привести людей к спокойному осознанию сложившейся ситуации, можно было попасть в опалу как у одного, так и у второго.
Ужас какой-то! Врагов ни у кого нет, но все знают про агитацию воюющих сторон, знают, что у кого-то есть этот самый враг. То есть получается, что собственных врагов люди в силу необъективности или слепоты видеть не могут, а чужих — сколько угодно. Не нравится мне, как этот вывод пахнет.
Вооружённые конфликты я сейчас в рассчёт не беру. И футбольных фанатов тоже. И вообще...
Допустим, есть женщина, которая любит альпинизм и печь пироги с крыжовником. Однажды к ней домой приходят феминистки и просят вступить в их местное сообщество, потому что человек, покоривший Эверест и ещё пару-тройку горок поменьше, им нужен для престижу. Потом приходят к ней из общества домохозяек и говорят, что у неё невероятнейшие пироги, что она просто обязана присоединиться к ним и поделиться рецептом, который перешёл к ней от мамы, а к той от бабушки и далее по списку. А женщина подумала да и забила на обе организации жирный болт, не потому что принцип нейтралитета, а потому что времени на это нет, и пошла на собрание общества анонимных алкоголиков. Домохозяйки в скором времени про неё забыли, поскольку были добрые и мягкие, феминистки же тоже перестали ею интересоваться, потому что у них гордость ого-го какая у этих феминисток.
Я сяду за стол, возьму лист бумаги и нарисую круг, а потом ещё и ещё один. Каждый из них будет хоть с каким-то другим пересекаться, а непересекающиеся будут неизмеримо далеки друг от друга. Я художник, я так общество вижу. В моём понимании жизнь среди людей предполагает определённую лояльность некоторым «лагерям». Другое дело, что всем на всех насрать и ревность рождается только в голове того, кто хочет, чтобы его ревновали.
Но я-то ни с кем, и не думайте, что это прикольно.

Это была очередная заметка из разряда «накипело» и «дробовиииик!».

---

Меня снимали на телефон два десятка моих бывших одноклассниц, с причёсками как у героинь аниме. А у меня тапочки были рваные.
С неба падали снежинки. Огромные, белые, криво вырезанные из бумаги снежинки.
Потом меня Лёша разбудил.

Если лечь спать с температурой, можно проснуться никем.

---

Я ненавижу писать про нюансы морали, психологические тонкости и всякие стереотипы. Хочется разбить ноутбук и сломать себе пальцы чтоб наверняка. Возможно, это потому, что из меня фиговый мыслитель и ничего кроме веера чужих цитат я привести не могу. Право слово, не объяснять же моё почти физическое противление пустым рассуждениям банальным «не такая как все». Потому что такая же, такая же и ещё миллион раз такая же.
Но есть волшебное слово «надо». Надо сесть, успокоиться и начать сосать палец, чтобы обогатить мир ещё одним пустым рассуждением. Иногда это требуется от меня свыше, иногда изнутри, когда необходимость пообщаться с человеком стоит выше жажды сомнительного душевного равновесия. В эти волшебные моменты я чувствую поднимающееся в груди волнение и вопли «Карету мне, карету!». Обычно результат оказывается не то что бы плачевным, но унылым и неполноценным.
Сейчас я пополнила мир ещё одним переливанием из пустого в порожнее. Дробовичок, зайка, иди к мамочке!

---

Слово «графомания» люди понимают по-разному, а некоторые вообще не понимают, только бросают его небрежно каждый раз, когда хотят набить себе цену. Проявляется ли она в излишних описаниях или в демонстрации никому не нужных знаний, или сам склад текста ясно даёт понять читателю, что перед ним редкий психопат и зануда, жаждущий признания. Увы, метод отделения бесталанного писателя от графомана не слишком понятен. Ясно одно: этих людей надо... Лечить? Истреблять? Изолировать? Жалеть и кормить печеньками? Ясно, что ничего не ясно, блин!
Даже интернет не даёт однозначного определения этому явлению. Где-то видится злоба и ненависть, где-то — благородные воззвания к чужому снисхождению, где-то просто вежливо рекомендуют не трогать, чтобы не завоняло.

Хорошо объясняет украинская википедия.

Графома́н — людина що має сильний, часто хворобливий, потяг до письменництва, але не має відповідних здібностей.
Межа між графоманом і письменником вельми нечітка, оскільки розрізняють їх здібності, які втілені у творах, що вони написали. Зважаючи на те, що оцінка літературного твору значною мірою суб'єктивна, то часто важко провести межу між письменником-початківцем і графоманом. У цілому графоманом можна вважати людину, яка пише багато, але чиї твори не публікуються через вкрай невисоку якість. Люди, чиї твори, незважаючи на бездарність, були опубліковані — просто погані письменники, а не графомани.
Найяскравішими рисами графомана є значна літературна активність (багато пише) та жадання слави й уваги. Графоман постійно пропонує родичам і знайомим, або навіть і зовсім стороннім людям читати свої твори, незважаючи навіть на негативну реакцію.

А русская всё кричит «Психи они!»
Мне же лучше выкинуть это слово из лексикона вовсе. И только долгими осенними вечерами вспоминать его и стыдить себя пока солнце не взойдёт.

---

Акакий Акакиевич головного мозга

Застенчиво открывается дверь, раздаётся смущенное покашливание, входит плешивенький маленький человечек в твидовом костюмчике с потёртыми рукавами. «А что это вы того?» — спрашивает, присаживаясь на край дивана.
От него не спасают ни брань, ни вежливые просьбы, ни рукоприкладство. Снова и снова он со скромной навязчивостью протискивается в комнату. Шаркает стоптанными подошвами по ковру, поправляет очки, чтобы они тут же сползли на кончик носа. Теребит хрустящий от многочисленных сморканий платок, прикладывая его то ко лбу, то к вискам. Он не замирает никогда, ежесекундно меняет свою позу, чтобы явить услужливость. Грызёт карандаш, забывается и откусывает ластик. Бормочет извинения, вытирая обслюнявленную резинку полой пиджака. Спрашивать его противно: он всегда начинает лебезить, заикаться и блеять.
Между тем человечек достаёт из разваливающейся папки пожелтевший и мятый лист бумаги и начинает что-то карябать карандашом, чтобы затем стереть строки, которые накропал мелким и заковыристым почерком. Как вымарает, так и ещё намарает. Лист истончается, хиреет. Раздаётся кроткое «кхе-кхе»: он стоит за спиной, опустив голову, и протягивает свою писанину. Ничего там дельного нет — одни названия. «Это грандиозно... А это вот не менее гениально... А здесь просто и... это...»
Я кричу и швыряю в него тетрадью. Сил моих больше нет его выносить. Отчего столько вежливости и терпения расходуются не туда? Я выбегаю на балкон, судорожно цапнув сигарету из пачки.

Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И - разбитое зеркало...
Сергей Есенин

---

Иногда сходит озарение. Просто появляется какая-то ясная мысль. Но при попытке обтесать её, придать ей форму слов, она начинает сопротивляться, изворачивается с яростью змеи, попавшей в западню. И вот уже видно, что нет сил захватить её полностью, подчинить нормам литературной речи. Она распадается на звуки, запахи и картинки.
В доме синхронно тикает множество часов. Как же я их не люблю! В моменты крайней бессонницы просто ненавижу. Этот звук подавляет. Но зачем-то мы снова и снова покупаем для них батарейки, несём их в мастерскую. В моих мечтах у меня есть только электронные и бесшумные часы на тумбочке у кровати. Увы, я не знаю как совместить свои желания с тем, что хотят другие люди.
Мысль убегает через форточку. Буквы на клавиатуре выглядят просто издевательски. Сколько всего из них можно сложить!
Щёлкает чайник, поёт дрель в руках соседа. Вечером за пеленой тумана снова исчезнет рынок внизу. И можно будет представлять, что я сижу на самом верху этой башни. Мне никогда не спуститься отсюда. Противно и страшно выходить на улицу днём, а ночью приходится привязывать себя к постели, к обязательствам перед другими людьми. Остаётся только тягостный сон и бесконечный бег к чернеющей на горизонте полосе леса.

---

Когда паузы в дискуссии становятся совсем короткими, мне не хватает времени, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и выпалить свои пять копеек, а затем снова вернуться к раскладыванию зубочисток и обрывков салфеток.
Когда-то на работе мы баловались с термолентой для принтера, который чеки печатает. Мы ставили на неё горячие кружки, водили под ней зажигалкой, и она чернела. И я складывала её гармошкой. Я ничего кроме гармошки не умею складывать.
К подушечке большого пальца прилип шрам. Я всё пытаюсь подковырнуть его ногтем. Вагон метро кренится сильнее и сильнее. Скоро моя голова будет биться об стены тоннеля. Голос из динамиков звенит в позвоночнике, словно капли воды, падающие из протекающего крана. Где-то в горле раздаётся гул чужих шагов по платформе. И слышно, как мучает мигрень Понтия Пилата. Руки уменьшаются: вот уже из плеч торчат лишь кисти.
Хочется крикнуть «Чёрт забирай!», но горло пересохло от сигарет. Хочется воды, гвоздей и больше никогда не спать.

---

Не люблю людей. Чем больше с ними общаешься, тем сильнее давит на мозг своё же собственное эго. Я же тоже человек, и реакции у меня соответствующие.
Человек — какое-то одно сплошное «но»: если какого-то недостатка нет, то обязательно будет иметься другой. Не обладает вредными привычками, но зануда. Не глуп, но напыщен. Не предвзят, но любит поучать. И далее в том же духе. Даже за каждым хорошим качеством скрывается некий минус. И самое убийственное: всё относительно. Нет в палате мер и весов эталонов человеческого поведения. Не с чем свериться. Нет объективности. Объективность хуже единорога или Грааля — даже чистым душой людям она не даётся.
Кому-то подскажет ответ религия, кому-то — современная наука, но обе будут апеллировать к архетипам и сомнительным эталонам. Потому что это инструмент, а действие уже должно совершаться отдельной личностью. Всякую информацию можно толковать по-разному. И это слишком по-человечески: абсолютная свобода выбора при полнейшей невозможности его сделать наиболее разумно и взвешенно.
Когда-то я поймала собственный мозг в ловушку суждением о том, что все люди одинаковы в своей непохожести. Пытаться рассматривать их со стороны и объективно — разгребать снег во время метели. В то же время не понимать их совсем невозможно: с каждым можно найти хотя бы одну точку соприкосновения. Это вечная попытка протиснуться между Сциллой и Харибдой.

---

Всё пустое. Чувства юмора нет, ума нет, желаний нет. Я не жую жвачку в принципе, но надо бы начинать. Каждый вечер бывшая зелёная жёлтая штора становится оранжевой. Ночью сквозь леса тащится старуха с вязанкой хвороста за спиной. В лесах в тени берёз растут ели. Берёзы гибнут — ели возносятся к небесам.
Ребёнок внизу плачет каждый день, а я молчу.

---

Как одним предложением дать понять, что я жуткая зануда:
Меня раздражает, что на Last.fm к пользователям обращаются на «ты».

Как одним предложением дать понять, что я ужасный словоблуд:
О, по правде говоря, уже сам этот вопрос неиллюзорно намекает на то, что я все-таки решила развивать эту бесполезную и нудную тему дальше, поскольку сочла её, несмотря ни на что, интересной для себя и актуальной в тот тягостный момент, когда нет возможности и сил определиться, чего же хочется на самом деле: сладко спать или сурово бдеть.

Как одним предложением дать понять, что моя логика хромает на обе ноги:
Я считаю себя человеком с железной и стройной логикой.

Как одним предложением дать понять, что мне нужно чужое внимание:
Я не могу выбрать между пончиком с шоколадной глазурью и фисташковым мороженным.

Как одним предложением дать понять, что меня нужно оставить в покое:
Так чего ты/Вы хотел/ли?

Как одним предложением дать понять, что у меня закончилась фантазия:
Пойду заварю чай.

---

Я вспомнила!
Когда-то отец объяснил мне, что с карандашами нужно обращаться бережно и стараться никогда их не ронять. Потому что в деревянной оболочке скрыт очень хрупкий грифель, который при ударе вероятней всего треснет. После этого его никогда нельзя будет заточить до конца. Вместе с воспоминаниями из детства приходит и коробка карандашей, половина которых были совершенно бесполезны. Как же меня это расстраивало.
Я всю жизнь любила точить карандаши: сидеть с точилкой над газетой и смотреть, как увеличиваются россыпи цветной стружки. Потом меня приучили пользоваться ножом — единственное, что я усвоила из года обучения академическому рисунку. И всегда, когда после пробы на остроту кусок грифеля выпадал словно старый зуб, когда даже после нескольких попыток заточить карандаш удавалось только на половину, я испытывала странный укол вины, потому что опять уронила, опять недосмотрела. Вроде бы не маленькая уже, но снова приходится выкидывать те, что не пишут, и в сотый раз обещать себе бережней относиться к оставшимся.
Кажется, я тоже немного карандаш.

---

Вчера перед сном я придумала нечто невероятно одиозное. Это было очередное издевательство над какой-то цитатой. Но я уже пригрелась под одеялом, поэтому выбор между возможностью задремать и записью данного безобразия был очевиден. Только вот теперь придётся мучительно ждать, когда же меня осенит снова.

Сестра внезапно начала читать «Сильмариллион». Я бы об этом не узнала, если бы не решила в очередной раз докопаться до содержимого её стенки вконтактике. О, вконтактик и моя сестра — это невероятная история, включающая элементы трагедии, комедии, моей биографии и серию скандальных разоблачений. Надеюсь, у меня хватит смелости или наглости написать это тогда, когда я впаду в маразм. Я буду сидеть перед полотенцем на батарее, возить рукой по коленке, пускать слюни и радоваться, что наконец-то сделала что-то выдающееся.
Ладно. Сестра... ну мы с ней как небо и земля только без романтики. Я бы даже предпочла сравнение с Ленским и Онегиным. Когда-то она перепостила себе на стену цитату из Кафки про любовь. Для меня это стало красной тряпкой. Кое-как смерив гнев, я дрожащими руками напечатала: «Окстись, бесноватая!». Я перегнула, да. Не стоило так делать: её стена — её правила и всё такое. Поэтому в случае «Сильмариллиона» я решила действовать деликатней и для начала поинтересоваться, знакомилась ли она с книгой или нет. Таки да. Но почему, блядь, у неё всё на стене смотрится ванильной хуйнёй!
Ещё она мне иногда пишет жалобы ни о чём, примерно как у меня здесь только многоточий больше.

---

Кому что, а мне — дыра размером с целый город. Иногда от этого хочется кричать, но я лишь слышу как скрипят и крошатся мои стиснутые крепко-накрепко зубы.
Голос в голове всё шепчет: «Если не можешь идти, то ползи... ползи... ползи...» Он ласковый, но этой лаской можно гнуть арматуру. Каждый день я сижу за компом и барабаню по клавиатуре, а потом ложусь на диван и читаю, пока не затошнит. Никогда не думала, что разбор переводов Шевченко может вызвать у меня ослабление души вплоть до слёз. Кажется, что я ничего не делаю — правда в глазах смотрящего со стороны. И всё же где-то очень глубоко, так глубоко, что даже сама не замечаю, я на самом деле ползу сквозь этот дурдом.
Возможно, я день ото дня тупею. Меня сильно подавляют объёмы информации, которая должна быть освоена, а уж то, что я действительно хочу знать, просто размазывает в лепёшку. Тогда-то и появляется странная иллюзия того, что дело не во въевшийся в саму мою сущность лени, а в несоответствии места. Будто бы, вернувшись в свою берлогу (так чаще всего называли мою комнату, потому что для норки там было слишком много бардака и хаоса, а для хозяйки логова я слишком медлила с проявлением агрессии), я оправлюсь от этого кошмарного состояния. Моя привязанность к этой ностальгии просто поразительна.

---

Странную мысль думала я, сидя в переполненном и шумном пабе, глядя как моё холодное тёмное пиво превращается в тёплую мерзкую бурду. Алкоголь совсем не лезет последнее время. В нём невозможно найти то, что необходимо именно сейчас. И также я боюсь потонуть в бутылке с головой. Обстановка вокруг становилась всё хуже и хуже, и вот вспыхнула драка. Я не успела влезть, но, честно говоря, разбей я кому-нибудь лицо и получи серию ударов в ответ — стало бы легче. Нелогично и глупо жалеть о том, что провидение не дало мне шанса свалять дурака и загреметь в больничку.
Поэтому все мои раздумья и шальные выводы так и остались при мне.
Когда-то в детстве я узнала правило этикета, касающееся демонстраций плохого настроения в обществе. Ну нельзя ходить в общественные места с трауром на лице, нельзя предаваться меланхолии на людях. Онанизм и то, лучше воспринимают. Общение между людьми всегда должно быть позитивно. Если не можешь молоть чушь и сохранять улыбку — выход там.
Меня таскают по тусовкам как чемодан без ручки, чтобы потом в приватной обстановке ласково допытываться о причинах моей мрачности или, что ещё хуже, обвинять в том, что я всё порчу и заставляю отвлекаться на себя. Все они правы. Увы, любая попытка понять, как действительно нужно себя вести заканчивается провалом.

---

Один человек очень любил подрабатывать дворником, но исключительно тогда, когда наступала осень. Он выходил по утрам на пустые улицы города и метлой будил шорох и цвет листьев. А они всё сыпались сверху на тротуар. Он шёл и подметал, а потом возвращался в начало своего пути, заставляя лиственный покров расступаться перед редкими прохожими. И люди радовались, потому что кто-то делал их путь чистым и свободным.
А ещё этот человек был скнихедом, но это уже совсем другая история.