Есть несколько сортов смеха...
Метаться в четырёх стенах. Падать на диван и снова метаться. Желание погибнуть откровенно не может быть исполнено до конца. Один хрен: барахтаешься, глотаешь воздух, веришь, что ещё чуть-чуть и выберешься. Древний как мир инстинкт — пытаться спастись в самый последний момент.
Что это? Откуда эта подавляющая сонливость, припадки жажды спрятаться в тёмный угол? Почему нельзя окончательно разныться? Почему я всё помню о том, что кому-то гораздо хуже.
Я не впадаю в крайности. Я болтаюсь где-то посередине. Пустое и отупевшее существо.
Я не помню, не могу понять где и когда повернула не там. А, может быть, именно сейчас нужно свалить вину на другого человека. Проораться и разбить кому-нибудь лицо. Всё равно не получится мыслить иначе, не удастся отделаться от подавляющего «сама виновата».
Эта дурацкая привычка — брать вину на себя не на словах, но на деле — в чужих глазах кажется привлекательной. Увы, изнутри это так не выглядит. Я не вижу границ между собственными и чужими ошибками, принимаю все без разбора до тех пор, пока не сработает механизм раздражения и отторжения. Тогда-то и начинают отваливаться куски от собственной личности.
Вращая большим пальцем, я с удивлением смотрю, как движется кость и сухожилия под кожей. Моя рука кажется чем-то чуждым. Так и с психикой: что-то обрывается внутри и поднимается снова, но не вызывает во мне живого участия. Я просто прикована к креслу перед экраном телевизора, по которому крутят один документальный фильм за другим. Я поднимусь и уйду отсюда прямо сейчас. Я вот-вот встану... Пустое. Всё смешивается в непроглядную серую муть. Я не знаю, где здесь я, а где — всё остальное.
Что это? Откуда эта подавляющая сонливость, припадки жажды спрятаться в тёмный угол? Почему нельзя окончательно разныться? Почему я всё помню о том, что кому-то гораздо хуже.
Я не впадаю в крайности. Я болтаюсь где-то посередине. Пустое и отупевшее существо.
Я не помню, не могу понять где и когда повернула не там. А, может быть, именно сейчас нужно свалить вину на другого человека. Проораться и разбить кому-нибудь лицо. Всё равно не получится мыслить иначе, не удастся отделаться от подавляющего «сама виновата».
Эта дурацкая привычка — брать вину на себя не на словах, но на деле — в чужих глазах кажется привлекательной. Увы, изнутри это так не выглядит. Я не вижу границ между собственными и чужими ошибками, принимаю все без разбора до тех пор, пока не сработает механизм раздражения и отторжения. Тогда-то и начинают отваливаться куски от собственной личности.
Вращая большим пальцем, я с удивлением смотрю, как движется кость и сухожилия под кожей. Моя рука кажется чем-то чуждым. Так и с психикой: что-то обрывается внутри и поднимается снова, но не вызывает во мне живого участия. Я просто прикована к креслу перед экраном телевизора, по которому крутят один документальный фильм за другим. Я поднимусь и уйду отсюда прямо сейчас. Я вот-вот встану... Пустое. Всё смешивается в непроглядную серую муть. Я не знаю, где здесь я, а где — всё остальное.